Глава 5.
Утро битвы.
Зевс критическим взглядом осмотрел золотой трон, хлопнул ладонью по мягкой шелковой подушке и умостил свой зад на сидении. С горы Иды открывался дивный вид: залитое рассветным маревом поле предстоящей битвы, неприступные, пылающие солнечными бликами стены Трои, на которых копошились защитники. Прищурившись, Зевс разглядел молчаливо-неподвижную фигуру Гектора. У Скейских ворот под патронажем Антенора, разбившись на замысловатые фигуры, стояли основные войска троянцев. Напротив, с другого конца поля медленно приближалась армия греков, впереди на ослепительно белых лошадях гарцевали Аганемнон и Менелай. Зевс в предвкушении зрелища потер ладошки: давненько не приходилось наблюдать за такими масштабными потехами. Меж тем армии с неотвратимостью маньяка-убийцы начали движение навстречу друг другу.
Одиссей и Аякс, обливаясь потом, наблюдали за развернувшейся картиной из лиственных насаждений. Армии сходятся, их силы почти равны, но у троянцев прикрытие из города, но у греков два засадных полка, но стрелы, летящие сверху, гораздо эффективнее, но у нас необычная тактика, она должна сбить противника с толку. Гарик сглотнул: теперь, сидя в кустах в ожидании заветного сигнала к атаке, он осознал всю кошмарность и широту масштаба происходящего. Липкий страх разлился по телу; Гарик мотнул головой, пытаясь стряхнуть появившуюся нервозность, и уставился на поле битвы: до столкновения двух армад оставалось 50 шагов, воздух наполнился звоном брони и звяканьем извлекаемых мечей. С городских стен, обнажая жала стрел, щерились лучники. Аганемнон и Менелай наблюдали за происходящим уже из-за спины своей армии. «И когда успели перебраться?» — Мелькнуло в светлой Одиссеевской голове. Троянский главком Антенор тоже благополучно ретировался поближе к городу.
Зевс еще раз осмотрел свое VIP ложе: «Хм, чего-то не хватает. Ну, конечно!» Громовержец поднялся на ноги, звонко хлопнув в ладоши так, что облака посыпались на землю, пророкотал: «ВСЕМ СТОП!!!» и растворился в воздухе.
За считанные секунды до столкновения обе армии остановились, как вкопанные и, десятки тысяч воинов, мельком глянув на источник шума, начали бухаться на землю, рассыпаясь в поклонах.
Засадные отряды, повинуясь всеобщему преклонению перед Богом, упали ниц, молясь и славя Зевса Эгидодержавного. Чтобы не зарождать в подданных тени сомнения в святотатстве, Одиссей и Аякс, спешившись, присоединились к войскам. Гарик исподтишка посматривал на одинокую гору, укутанную белесыми облаками, и периодически приговаривал: «Не может быть! Зевс! Это наш шанс!»
Не успели богобоязненные воины (все без исключения, попробуй не признать существование высшей власти после увиденного, даже у закоренелого атеиста точка зрения претерпит кардинальные изменения) сотворить несколько молитв, как громовержец вновь возник на вершине горы. В руках Зевс держал блестящий поднос с кубком и разной формы мисками. Глава Олимпа, поставив поднос перед собой, поудобнее устроился внутри золотого трона, с причмокиванием отхлебнул из кубка, зачерпнул из миски горсть орешков и хлопнул в ладоши: «НАЧИНАЙТЕ!!! АТУ ИХ, ГРЕКИ!!!»
И две армии ринулись навстречу друг другу. Звон смыкаемых мечей, треск ломаемых копий и щитов, первые стоны и крики от нестерпимой боли, началось…
***
Все кончено. Гарик обессилено рухнул на колени и завыл. Все кончено. Хруст костей, брызги крови, обрубки человеческих тел. Все кончено. Гарик сжал холодную рукоять меча. Все кончено. Время остановилось, проблемы забились в дальний угол, освобождая дорогу чувствам и эмоциям. Все кончено. На беспощадную сталь упали мужские слезы. Все кончено… для тысяч зверски убитых, растерзанных ЛЮДЬМИ, воинов.
События последних часов, выплывая из тумана памяти, вспыхивали кровавыми пятнами: две армии со страшным ревом воткнулись друг в друга, на землю брызнули первые фонтаны крови; разгул кровавого месива, напоминающий гигантскую мясорубку; лучники, обдающие градом стрел греческие отряды с городских стен, начинают промахиваться, хватаются за глаза и сваливаются по разные стороны стены, между ними мечется царевич Гектор; дан сигнал к атаке и оба засадных полка с бравым криком врезаются во фланги троянцев, сметая все и вся на своем пути. Одиссей кружится на вороной кобыле среди обезумевших от смерти и крови воинов в беспощадном танце: кто-то нерадиво оставил вытянутую руку – хрясь, чья-то незащищенная спина – хрясь, замах на коня тяжеленной булавой – хрясь, — и очередная троянская голова летит в кусты…
На подгибающихся ногах, волоча за собой исполинский меч, к сгорбившейся фигуре друга подошел Тимофей и тронул Гарика за плечо. Герой оторвался от мучительных воспоминаний, обхватил огромную ладонь друга дрожащими руками и поднялся.
Они смотрели друг на друга влажными от слез глазами. Сейчас они были не героями прошедшей битвы, сокрушившими десятки врагов Одиссеем и Аяксом, — они смотрели друг на друга глазами двух одиноких юношей, брошенных на произвол судьбы в чужом мире, вчерашние студенты Гарик и Тимоха. ЗА ЧТО?
Вечером их прославят, как величайших героев. В их честь прозвучат хвалебные речи из царских уст. Им подадут самые лучшие вина и кушанья. Всю ночь их должны будут ублажать лучшие наложницы из царского гарема на дорогих шелковых простынях (хотя Тимоха, помятуя об Аллочке, улизнет в свой шатер). Их имена будут передаваться из уст в уста вместе с красивой легендой о кошмарной битве под стенами неприступной Трои и о немеркнущей победе греческой армии. И никто не узнает, что великие герои готовы были отдать всю свою славу другим, лишь бы пересидеть битву вместе с другом Ахиллом на уютном морском берегу, считая плюхи от шлепающих по воде голышей, не видя той кровавой резни. Они впервые завидовали другу…
После пира и чествования, возвращаясь под утро в свой шатер, Одиссей почувствовал, что его хватают за руку, он поднял глаза.
— Расскажи. – Захлебывался от нетерпения Ахилл. – Как все было на самом деле? Вы же очевидцы.
— Ты счастливый человек, Мишка.
Гарик небрежно стряхнул дружеские объятия и исчез за матерчатой складкой шатра. Такое не пересказывается, по крайней мере, не сегодняшней ночью. Может быть, через несколько лет, когда в памяти улягутся жуткие фрагменты безумной кровавой бойни…
***
Утро подействовало ободряюще. Гарик сел на кровати, сладко потянулся и, накинув легкую тунику, вышел на улицу. Вчерашний день казался сном. Как права русская поговорка: утро вечера мудрей! Он снова был полон сил, в голове метались, ища выход, сотни идей. Гарик с удовольствием окунул голову в бочку с холодной водой: уф, хорошо!
Минувшие события воспринимались менее болезненно, без внутреннего содрогания. Гарик поздравил себя с редким самообладанием и хладнокровием. Теперь можно было детально вспомнить батальную картину: кое-какие моменты битвы требовали срочного анализа. Мир не такой ужасный, каковым казался вчера. Гарик улыбнулся, пожалуй, во вчерашнее действо уже можно посвятить Мишка. Новая мысль нырнула в свежевымытую голову: «Интересно, кто больше троянцев зарубил: я или Тимоха?». Гарик поморщился, болезнь не исчезает бесследно, некоторые шрамы останутся на всю жизнь…
Мишок с раскрытым ртом слушал повествования друзей о великом бое. Герои наперебой рассказывали об увиденном, стараясь не упустить важных деталей. Тимоху, как и Гарика, вчерашняя депрессия отпустила, и он уже подумывал о том, что зря отказался (да простит меня Аллочка за такое святотатство) от предложенных царских наложниц.
— Победа досталась нам дорогой ценой. – Закончил Тимоха.
— Хрен бы она нам досталась, если бы городские лучники по непонятным здравой логике причинам единовременно не ослепли? – Подытожил Гарик. – Перебили бы сверху, как кутят.
— Мда, интересное явленьице. – Мишок взял крупную сливу (во время интереснейшего рассказа в лицах он все время подкреплялся фруктами). – Хотя чему удивляться, если с вами сам Зевс говорил.
Гарик хлопнул себя ладошкой по лбу:
— Мишок – ты гений.
— Я знаю.
— Кто-то из богов, наверняка, был на нашей стороне и наслал слепоту на троянцев. Надо будет при случае выяснить и поблагодарить.
— Кого поблагодарить? – Опешили разом Мишок и Тимоха. – Бога?
— Или богиню.
— Давай поподробнее, чего удумал. – Настаивал Тимофей на полном перечне ближайших мероприятий. В том, что у Гарика в голове созрели конкретные идеи, только и ждущие момента претворения в жизнь, никто не сомневался.
— Мы видели Зевса. Великого Громовержца и Молниеметателя. Вы понимаете, что это значит? Мы видели бога, самого настоящего бога. Вы представляете себе, какая сила собрана в божьих руках? Он может сотворить новый континент или стереть с лица земли старый, он может убивать и возрождать к жизни. Он может вернуть нас домой!!! Мы обязаны попасть на Олимп.
— Свидание с богами? Хм, звучит заманчиво. – Мишок потянулся за очередной сливой, но Тимоха одним движение прервал гастрономический порыв друга, дескать, лопнешь. – Каким способом попадают на Олимп?
— Способов два: первый – умереть.
Михаил и Тимофей одновременно скептически поморщились.
— Способ второй: совершить обряд жертвоприношения и вызвать какого-нибудь бога или богиню.
— Единогласно за второй способ.
— Угу.
Гарик в радостном предвкушении заходил взад-вперед по мягкому коврику шатра. Если все пройдет гладко, скоро будем дома. Дальше последовало бурное обсуждение предстоящего обряда, сошлись на мнении, что никто ничего толком о жертвоприношениях не знает; нужно будет ненавязчиво, но подробно расспросить кого-нибудь более сведущего в таком деликатном вопросе. Потом беседа перетекла в русло: «А вот я, когда дома, окажусь…». А потом все резко замолчали (темы для обсуждения у троих друзей кончиться не могут, может кончиться вода (или вино) и пересохнуть горло).
В звенящей тишине Тимоха начал нервно ковырять ногтем столешницу
— Я тут, это…
— Чего это?
— Ну, это…
— НУ, ЧЕГО ЭТО?
— Как его…
— Ну, говори уже.
— Я стих написал после битвы, вот. – Смущенно выдавил Тимофей.
Гарик, никогда не признававший в друге серьезного поэта, посмотрел на него со скепсисом. Мишок, более лояльный к немногочисленному тимохиному творчеству, но, все равно, не ждавший от него взрослой поэзии, с удивлением произнес:
— Читай.
Тимоха встал в торжественную позу (руки назад, подбородок вперед, ноги на ширине плеч) и сконфуженно начал.
— Стих. Собственного сочинения.
— Начинай.
— Я вчера написал после битвы.
— Читай.
— Вообще-то, он практически сам собой написался…
— ЧИТАЙ!!! – Взревели в один голос Гарик и Мишок.
— Хорошо, хорошо:
Не в своем краю,
Под свинцовый град
Раненный в бою
Умирал солдат.
Не контрактник он.
Звать Василием,
Старый детский дом
Дал фамилию.
Не на пуле грех,
Что не вкривь летит.
Ангел смотрит вверх,
В землю бес глядит.
Журавлиный всхлип
Низко стелется.
Не за Русь погиб,
Не за девицу.
Не за флаг родной,
Что в крови на треть.
Он был брошен в бой,
Чтоб задобрить смерть.
Ой, морошки цвет,
Синева небес.
Ангел тянет вверх,
В землю тащит бес.
И солдат, вздохнув,
Проклял палача,
Ангел вверх шагнул
С правого плеча.
С левого плеча
Бес нырнул во тьму,
А душа ничья,
Биться некому.
Ангел вверх летит,
Бес спускается,
А душа горит,
Болью мается.
Не одна она
Здесь останется.
В поле пелена,
Души маются.
Не подняться им,
Не спуститься вниз.
Горьковатый дым
Над землей повис.
Ангел светится,
Бес кружит, рыча,
Вновь поселятся
На чужих плечах
Мишок и Гарик ошарашено молчали: такого всплеска таланта они явно не ждали от Тимофея.
— Великолепно. – Зааплодировал Михаил. – Всю душу разбередил, прямо, плакать хочется.
Гарик вспомнил поле битвы, заваленное трупами, и уронил одно слово, сухое и правильное:
— Молодец.
Каким-то образом Тимоха, неисправимый бездарь в его глазах, удивительно красочно передал гнетущую послевоенную обстановку.
Над столом вновь повисла тяжелая тишина.
— Что сейчас под Троей происходит? – Не выдержал Михаил.
— Перемирие на девять суток. Тела нужно разобрать и похоронить, в смысле сжечь по-человечески. – Ответил Тимоха.
— Слушай, Тима, давай мы твой стих на музыку положим. И будем на вечеринках у царей играть, хит получится. – Неожиданно предложил Гарик.
— Кто это МЫ? Ты же играть ни на чем не умеешь.
— Ну, ты и Мишка.
— Нет. – Отрезал Михаил. – Стих начнут пересказывать, потом до какого-нибудь Гомера дойдет, он и воткнет его в свою книжку. Его, значит, в учебник по истории, а Тимохе шиш с маслом?
— Оливковым. – Добавил Тимофей.
— Вот-вот. – Продолжал Мишок. — Вернемся домой, пойдем в газету. Глядишь, у нашего поэта вдохновение еще несколько раз проснется, так и на книжечку наберем. Издадим крупным тиражом, бабки пополам, чур, я твой агент.
— Не лишено смысла. – Гарик прекрасно понял, что поэтические лавры, перекочевавшего из уст в уста за несколько тысячелетий Тимохиного произведения, дома законному владельцу не вернуть. – Ты хоть запиши свое творение, а то забудешь, растяпа.
— Непременно. – Тимоха тут же принялся за исполнение.
— А мы чем займемся? – Памятуя об аккуратности Тимохиного письма, Мишок осознал, что друга они потеряли минимум на час. Сидеть, сложа руки, поплевывая в потолок (даже сливовыми косточками), не хотелось.
— Нужно про обряд досконально выяснить. – Бросил Гарик и утянул за собою из шатра Михаила. Когда они вышли на улицу, солнце стояло в зените.
— Ты ничего о фракийцах не рассказал. – Потянулся на солнышке Мишок. – Их успешно нейтрализовали?
— Еще как успешно. Реса даже не пришлось на поле боя тащить, так в клетке в окопе и отсиделся. А фракийцы на пушечный выстрел побоялись к Скейским воротам приблизиться.
— Реса обратно вернули?
— Ага, сейчас. До сих пор в клетке кукует. Аганемнон решил мзду за него с фракийцев запросить. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Вон Патрокл идет.
— Намек понял.
— Двинулись!
… «Двенадцать плюхов. Я выиграла», — Нереида с волосами, отливающими на солнце медью, победоносно вскинула руки. Остальные морские девы сдержано зааплодировали. Нереида, перенявшая у людей манеру бросать камешки параллельно воде и считать плюхи, оттачивала свое мастерство на морской глади, готовясь к очередному туру состязаний. Безобидная расслабляющая нервы забава эволюционировала в серьезное соревнование. «Если дело так и дальше пойдет, — ловко подбрасывая голыш на ладони, с удовольствием подумала Нереида, — то этот вид спорта включат в Олимпийские игры». И очередной камешек разрезал синюю ткань моря…